In a poem that he makes Clare Quilty (a playwright and pornographer whom he murders for abducting Lolita from the Elphinstone hospital) read out loud Humbert Humbert (the narrator and main character in VN's novel Lolita, 1955) mentions a litter of Lolitas:
I decided to inspect the pistol - our sweat might have spoiled something - and regain my wind before proceeding to the main item in the program. To fill in the pause, I proposed he read his own sentence - in the poetical form I had given it. The term “poetical justice” is one that may be most happily used in this respect. I handed him a neat typescript.
“Yes,” he said, “splendid idea. Let me fetch my reading glasses” (he attempted to rise).
“No.”
“Just as you say. Shall I read out loud?”
“Yes.”
“Here goes. I see it’s in verse.
Because you took advantage of a sinner
because you took advantage
because you took
because you took advantage of my disadvantage…
“That’s good, you know. That’s damned good.”
…when I stood Adam-naked
before a federal law and all its stinging stars
“Oh, grand stuff!”
…Because you took advantage of a sin
when I was helpless moulting moist and tender
hoping for the best
dreaming of marriage in a mountain state
aye of a litter of Lolitas…
“Didn’t get that.”
Because you took advantage of my inner
essential innocence
because you cheated me
“A little repetitious, what? Where was I?”
Because you cheated me of my redemption
because you took
her at the age when lads
play with erector sets
“Getting smutty, eh?”
a little downy girl still wearing poppies
still eating popcorn in the colored gloam
where tawny Indians took paid croppers
because you stole her
from her wax-browed and dignified protector
spitting into his heavy-lidded eye
ripping his flavid toga and at dawn
leaving the hog to roll upon his new discomfort
the awfulness of love and violets
remorse despair while you
took a dull doll to pieces
and threw its head away
because of all you did
because of all I did not
you have to die
“Well, sir, this is certainly a fine poem. Your best as far as I’m concerned.”
He folded and handed it back to me.
I asked him if he had anything serious to say before dying. The automatic was again ready for use on the person. He looked at it and heaved a big sigh.
“Now look here, Mac,” he said. “You are drunk and I am a sick man. Let us postpone the matter. I need quiet. I have to nurse my impotence. Friends are coming in the afternoon to take me to a game. This pistol-packing farce is becoming a frightful nuisance. We are men of the world, in everything - sex, free verse, marksmanship. If you bear me a grudge, I am ready to make unusual amends. Even an old-fashioned rencontre, sword or pistol, in Rio or elsewhere - is not excluded. My memory and my eloquence are not at their best today, but really, my dear Mr. Humbert, you were not an ideal stepfather, and I did not force your little protégé to join me. It was she made me remove her to a happier home. This house is not as modern as that ranch we shared with dear friends. But it is roomy, cool in summer and winter, and in a word comfortable, so, since I intend retiring to England or Florence forever, I suggest you move in. It is yours, gratis. Under the condition you stop pointing at me that [he swore disgustingly] gun. By the way, I do not know if you care for the bizarre, but if you do, I can offer you, also gratis, as house pet, a rather exciting little freak, a young lady with three breasts, one a dandy, this is a rare and delightful marvel of nature. Now, soyons raisonnables. You will only wound me hideously and then rot in jail while I recuperate in a tropical setting. I promise you, Brewster, you will be happy here, with a magnificent cellar, and all the royalties from my next playI have not much at the bank right now but I propose to borrowyou know, as the Bard said, with that cold in his head, to borrow and to borrow and to borrow. There are other advantages. We have here a most reliable and bribable charwoman, a Mrs. Vibrissa - curious name - who comes from the village twice a week, alas not today, she has daughters, granddaughters, a thing or two I know about the chief of police makes him my slave. I am a playwright. I have been called the American Maeterlinck. Maeterlinck-Schmetterling, says I. Come on! All this is very humiliating, and I am not sure I am doing the right thing. Never use herculanita with rum. Now drop that pistol like a good fellow. I knew your dear wife slightly. You may use my wardrobe. Oh, another thingyou are going to like this. I have an absolutely unique collection of erotica upstairs. Just to mention one item: the in folio de-luxe Bagration Island by the explorer and psychoanalyst Melanie Weiss, a remarkable lady, a remarkable work - drop that gun - with photographs of eight hundred and something male organs she examined and measured in 1932 on Bagration, in the Barda Sea, very illuminating graphs, plotted with love under pleasant skies - drop that gun - and moreover I can arrange for you to attend executions, not everybody knows that the chair is painted yellow” (2.35)
The characters in Konstantin Merezhkovski's Ray Zemnoy ili Son v zimnyuyu noch' ("The Earthly Paradise, or a Midwinter Night's Dream," 1903), an utopian novel set in the 27th century on a Polynesian island, include Lolla, the big-breasted mother of seven charming girls with an age range from 5 to 12:
— Вообще, — продолжал он, — в отношении женского вопроса мы еще находимся в переходном состоянии, женский элемент не установился у нас окончательно, и мы производим теперь интересные опыты: мы стараемся выработать двоякого типа женщин — женщин-матерей, специально приспособленных для продолжения рода, и женщин-любовниц — для поэзии любви. И мы достигли уже некоторых результатов, которые позволяют нам надеяться, что лет через 200 женский вопрос будет окончательно и вполне благополучно разрешен. Да вот посмотрите лучше сами, чего мы достигли.
При этом он указал на угол палатки, где в полутьме лежало какое-то существо; вглядевшись, я увидел, что то была женщина. Она лежала на животе, подперши голову обеими ладонями, а возле нее на земле барахтались с обеих сторон двое ребятишек, задравши ножки кверху и энергично посасывая висевшие книзу груди.
— Лолла, встань и подойди сюда, — сказал старик, — чужеземец хочет на тебя посмотреть.
Она освободила груди от ребятишек и с улыбкой подошла к нам. Это была очень красивая лицом женщина, но резко отличавшаяся по строению своего тела от остальных. Она была гораздо полнее их, очень широкая в бедрах, но что особенно поражало в ней — это сильное развитие ее грудей, висевших как два огромных вздутых мешка; в общем в фигуре ее было мало грации, она и по внешнему виду, и по своим медленным, несколько неуклюжим движениям напоминала хорошую дойную корову, чему много способствовали ее вымеобразные груди.
— Это наша матка, — сказал старик. Такие матки появились совершенно случайно среди наших женщин и вначале, конечно, не в столь резко выраженной форме, но тщательным подбором мы их усовершенствовали и довели до такого развития, какое вы теперь видите. Мы очень ценим такие разновидности, но пока их в человечестве очень немного, всего около сотни. Наша милая Лолла, продолжал он, взяв ее за руки и нежно поглаживая их, родит всегда двойню, а иногда сразу трех, в других странах есть матки, рождающие даже четверых детей сразу, и молока у них хватает на всех. Что, Лолла, довольно у тебя молока?
Лолла на это улыбнулась и, указывая на оставленных ею на земле детей, ответила:
— Посмотрите сами.
Действительно, ребятишки были хоть куда, пухлые, розовые. Они в это время беспокойно копошились в углу, ища сосков; один из них поймал ножку другого и стал энергично сосать его палец. Все рассмеялись при виде этой сцены, а мать со смехом и криком: ах! они съедят друг друга! кинулась к ним, взяла их на руки и приложила к грудям!
— Да, заметил старик, славный экземпляр! Для поэзии любви такие женщины, как вы сами видите, не годятся, но для продолжения рода они незаменимы.
— Но, — спросил я, — такая разновидность, в силу наследственности, должна ведь производить и женщин того же самого типа, как же вы получите со временем, когда они одни будут матерями, тех стройных изящных женщин, на которых не налюбуешься?
— Почему же вы думаете, ответил Эзрар, что матки должны непременно производить только себе подобных женщин. Ведь эта разновидность — далеко еще не установившаяся, и потому дети, рожденные от наших маток, сохраняют в большинстве случаев свой прежний тип, и только часть их повторяет тип своей матери. И вот вам доказательства.
— Друзья, — обратился он к окружавшей нас публике, — соберите всех маткиных девочек под большим деревом, что возле моей палатки.
И в то время как стали приводить в исполнение его слова, он встал и, пригласив меня выйти из палатки, повел к великолепному раскидистому дереву, под тенью которого мы и разместились, усевшись на гигантских его корнях. Перед нами выстроились в ряд семь прелестных девочек от 5 до 12 лет, из которых две отличались большею полнотою и шириною таза, чем остальные, а у одной, приблизительно 8 лет, были уже довольно развитые груди, очень широкие у основания, но еще мало выдающиеся. (Day One, chapter VI)
The explorer and psychoanalyst Melanie Weiss mentioned by Clare Quilty is a negative, as it were, of Dr. Blanche Schwarzmann mentioned by John Ray, Jr. in his Foreword to Humbert's manuscript:
Viewed simply as a novel, “Lolita” deals with situations and emotions that would remain exasperatingly vague to the reader had their expression been etiolated by means of platitudinous evasions. True, not a single obscene term is to be found in the whole work; indeed, the robust philistine who is conditioned by modern conventions into accepting without qualms a lavish array of four-letter words in a banal novel, will be quite shocked by their absence here. If, however, for this paradoxical prude’s comfort, an editor attempted to dilute or omit scenes that a certain type of mind might call “aphrodisiac” (see in this respect the monumental decision rendered December 6, 1933, by Hon. John M. Woolsey in regard to another, considerably more outspoken, book), one would have to forego the publication of “Lolita” altogether, since those very scenes that one might inpetly accuse of sensuous existence of their own, are the most strictly functional ones in the development of a tragic tale tending unswervingly to nothing less than a moral apotheosis. The cynic may say that commercial pornography makes the same claim; the learned may counter by asserting that “H. H.”‘s impassioned confession is a tempest in a test tube; that at least 12% of American adult males - a “conservative” estimate according to Dr. Blanche Schwarzmann (verbal communication) - enjoy yearly, in one way or another, the special experience “H. H.” describes with such despare; that had our demented diarist gone, in the fatal summer of 1947, to a competent psycho-pathologist, there would have been no disaster; but then, neither would there have been this book.
If Dr. Blanche Schwarzmann and the explorer and psychoanalyst Melanie Weiss are one and the same person, then Humbert Humbert and John Ray, Jr. must be one and the same person, too.